| Меню сайта |
|
 |
| Категории раздела |
|
|
| Комм. статей |
 Очевидцев и участников событий , приглашаю к диало Игорь Тихомиров (81-83) об этих же событиях написа |
|
|
 | |  |
|
ЗОЛОТЫЕ ЗВЕЗДЫ ГРАНИЦЫ (стр.2)
В фондах Центрального пограничного музея хранится драгоценный пятистраничный документ: воспоминания Евдокии Михайловны — матери Героя Советского Союза подполковника Валерия Ухабова:
«Валера родился 5 февраля 1938 года... Был вторым ребенком с разницей в 1 год 8 месяцев. Рос он крепким, здоровым, редко беспокоили его насморки, ангины, недомогания, а если когда и закашляет, то лекарство одно — над ведром с картошкой в мундире попарится, и хвори как не бывало. С братом Владимиром были неразлучны. Очень усидчивым был: что-то мастерил, складывал из кубиков. Кубики во многом и способствовали развитию братьев. Кубики красочные — с буквами, животными, многими другими рисунками.
Однажды я приболела и прилегла с книгой на кровать отдохнуть минуту-другую, а Валерий тут как тут — заглядывает в страницы, тычет пальчиком и вдруг начинает называть слова. Я онемела от неожиданности:
— Ты что же, умеешь читать?
И стала показывать другие слова.
— Как это слово, а это?
Валерий, чуть нахмурив лобик, читает — правильно, четко, будто на уроке. С этого дня мы и повезли детишкам книги, журналы. Куда бы ни поехали, в район, в область на учительские совещания, обязательно возвращались с подарками. Соседи и подруги по школе удивлялись, не верили, что Валерка в три с половиной года выучился читать, приносили даже свои книги, думая, что он вызубрил подписи под рисунками, а родители хвастают...
На следующую зиму у него появилось еще и новое увлечение: моя сестра подарила ему коньки-снегурочки, как раз по его валенкам — радость была неописуемая... Он катался целыми днями с пригорка, что за домом, а то и по дороге, транспорта-то в то время не было в селе... Бабушка купила ему большой клочок от солдатского плаща (шла война), и мы ему сшили пальтецо, вернее, обшили старую шубенку — и нестрашен стал любой мороз.
Но и чтение книжек он не бросил. Назябнутся мальчишки на улице, прибегут, заберутся на печь — и читают.
Страсть к спорту у Валерия осталась на всю жизнь — ив школьные годы, и уже взрослым принимал участие в соревнованиях: на лыжах, велосипеде, по стрельбе. Бывая в отпуске, он не упускал случая поучаствовать в спортивных соревнованиях сельской молодежи — часто выступал за команду своего колхоза «Дозор Ильича».
Но еще более сильными увлечениями, я считаю, были охота и рыбная ловля. Эта страсть у них от отца. Еще совсем маленьких он брал их то на охоту, то на рыбалку.
А когда Володе было лет 14, а Валерке всего 12, им позволялось самостоятельно охотиться, рыбачить. Ничто не удерживало — погода-непогода. И сколько они доставляли мне беспокойных часов! Переволнуюсь, бывало, пока их дождусь. А отец уверял: «Они же мужчины, и уже немаленькие, что с ними случится?»
И потом, когда приезжал Валера в отпуск, никогда не упускал случая поохотиться, порыбачить. Меня удивляло — ив отпуске не расслаблялся. Встанет рано и пробежит километров пять-семь вокруг соснового бора, умоется из кадочки, в которой мы держали воду для поливки овощей, и только тогда пойдет завтракать.
Из раннего детства Валерочки мне вспоминается еще такой случай. Как и все дети, он любил пошалить, был подвижным, любознательным. И, как говорится, глаз да глаз за ним нужен был всегда. Однажды, а было это в октябре, он выбежал во двор поиграть со щенком. В конце нашего двора находился заброшенный колодец с низким срубом, прикрытый дощечками. Валера сел со щенком на дощечки, они раздвинулись — и они вместе вниз головой в колодец. Было ему тогда лет пять. Он вынырнул, не бросая щенка, ухватился за выступ замшелого сруба, и стал кричать: «Мама, мама!»
Я услышала крик. Подбежала к колодцу, ответила: «Держись, я сейчас». О, как я кричала, созывая людей. Бежали одни женщины: шла война. Кто-то догадался захватить веревку. Я ее перекинула через себя и моментально была в колодце, не помню, как схватила, поставила себе на плечи, потом на голову, еще подтянулась, а там его взяли женщины. Так и вытащили вместе со щенком — он его не бросил...
В школе Валера учился хорошо. Никогда не обращался к посторонней помощи, чтобы помогали решить задачу или написать сочинение — со всем этим он справлялся сам...»
Но не одной школой, уроками живут дети, забот и у них много. У Володи и Валерия еще две маленькие сестрички - Ольга и Татьяна, братец Владислав (яслей и детского садика в селе еще не было и в помине), да еще хлопоты по дому, по хозяйству.
Если судить по воспоминаниям Евдокии Михайловны, то особенно тяжелыми были отроческие годы Валерия, когда семья переехала из села Сивково в село Большая Малышка. Все хозяйственные заботы и уход за маленькими детьми легли на Валерия. В Малышках школа малокомплектная, и Евдокии Михайловне приходилось работать на ставку почти весь световой день. Володя, старший брат, учился в Боровском, а тут еще отца избрали председателем сельского Совета — и он на работе днюет и ночует.
В доме хозяин — Валерий, а ему самому-то двенадцать лет.
Так получалось, что у них в эту зиму после переезда не оказалось ни сена, ни дров — хоть караул кричи. Евдокия Михайловна подумывала: а не продать ли корову? И отец согласился, но Валера твердил: корову оставим, продавать не будем, прокормим, не дадим животине сдохнуть от бескормицы. Малышню-то кормить нечем будет — как без молока, сметанки, маслица...
И взяв инициативу в свои руки (отец с матерью только удивлялись: парнишка-то растет с хозяйской прямо-таки жилкой), шел к колхозному бригадиру, брал быков и отправлялся в поле за соломой. Привозил, сбрасывал, а затем рубил топором, запаривал и кормил скотину.
И, мало того, дрова сам заготовлял — рубил тал по берегу Ишима, на санки — и домой. Не свалит кучей, а сложит аккуратненько под навесом. Пусть ждут своей очереди.
Забот-хлопот полон рот, но он еще и школьную общественную нагрузку выполнял: в Соколовской районной библиотеке ему выдавали книги, и он разносил их в своем селе.
Была у Валеры и особая любовь — лошади. От горшка три вершка, а управлялся, как заправский конюх. И распряжет-запряжет, и протрет запотевшие бока, и накормит-напоит, и копыта прочистит. Деды-то его работать умели — и дом срубить, и телегу сбить, и сани сладить...
Как-то Валерию попалась книга Шухова «Горькая линия» — о североказахстанских краях, землях сибирского казачьего войска. По деревням память о казачьих временах еще оставалась и традиции еще жили: крепкие семьи, почитание старших, уважение к земле, к живности...
Начитался и стал отца расспрашивать: «Папа, а мы не из казаков?» Отец уходил от прямого ответа - традиции-то в селах оставались, но и особого доверия у властей к казачьей старине не было. Но казаком быть ему, мальчишке, видимо, очень хотелось.
Уже будучи курсантом Алма-Атинского пограничного, Ухабов и его однокашники участвовали в съемках фильма «Мы из Семиречья». Курсантов переодели в казаков, и Валерий, гарцевавший на своем коне с пикой в руке, с карабином за спиной, признался своему земляку-североказахстанцу Володе Бальеву:
— А я всегда чувствовал себя казачком, смелые они — русаки!..
Родители строго относились к своим детям — никаких поблажек, все по силе возможностей участвуют в хозяйственных делах. Но строгость не выражалась в окриках, наказании ремнем, лишении каких-то детских радостей. Нет, в семье налаженная, спокойная, уверенная обстановка.
Родители любили своих детей — и они отвечали им тем же. Валерий почитал мать, а отца — фронтовика и труженика — любил крепкой мужской любовью.
В семье помнили и такой случай. В январе обычно проходили учительские совещания в районе, и утром Евдокия Михайловна ушла в Соколовку, что в пяти километрах от Большой Малышки.
День был серый, в воздухе носился снежок, иногда, будто прожектором, освещал улицы поселка прорвавшийся сквозь тучи солнечный луч.
Зимние дни коротки — уже вечерело, когда закончилось совещание. Надо спешить домой - там дети, оставленные на попечение Валерия. Вышла на улицу, а там метет — в десяти шагах ничего не видно. Начинается буран. Самое благоразумное - остаться до утра в районной приезжей. Позвонить в сельсовет мужу - предупредить.
Но Евдокия Михайловна, прикрываясь от секущего ветра шалью, пошла по направлению к своей деревне. Вдруг кто-то трогает ее за плечо, оглянулась — Валерий, весь в снегу, лица не видно — одни глазенки смеются.
— Пойдем?
Сын упрямо наклонил голову: мол, какие могут быть сомнения?
Евдокия Михайловна, запахнув потеплее полушубок и прикрыв ладонью глаза, шла за сыном. И ни секунды не сомневалась — он идет правильно, не собьется с дороги. Он окрест все вдоль и поперек исходил на лыжах... Только дома Валерий признается, что были минуты, когда и он засомневался — не сбились ли с пути, не ушли ли они от села вправо, к лесу. Но нет — вот и дом, и тусклый свет электрических фонарей... Мать сразу в хату, а Валерий, сняв лыжи, отбив их от снега, заглянул в стайку: как там скотина?
В доме порядок - тепло, младшенькие, накормленные Валерием перед тем, как ему уйти встречать маму, спали на печи...
Забота о своих младшеньких — сестренках Ольге и Татьяне, брате Владиславе — осталась у Валерия на всю жизнь. Он прямо по-родительски к ним относился.
С измальства парнишка на природе. Но по-настоящему полюбил Валерий родные перелески, поля, заводи после того, как отец стал брать его с собой на охоту. Выдался свободный выходной — отец закидывал за спину довоенного образца одноствольное ружьишко, патронташ, а Валерий в хозяйственную сумку укладывал сало с сухарями, фронтовую фляжку с чаем из сушеной малины. И чуть развиднеется, отправляются отец и сын в неближний путь.
Отец, как позже понял Валерий, был больше любителем природы, чем охотником-добытчиком. Так, двух-трех зайчат из силков вытащат. Валерий добычу не в сумку, а через плечо: смотрите друзья-товарищи... Отец учил сына читать «книгу природы» — в жизни сгодится. И сгодилось: солдаты на заставе всегда удивлялись умению начальника разбираться в отметинах на сухой каменистой почве.
А рыбалка - еще одна страсть и увлечение. Зимними вечерами Валерий плел лески из конского волоса - занятие для упорных. И к лету у него в запасе их было с десяток. Все знали - без добычи Валера с Ишима не возвращается...
В апреле еще холодно, скучно, все ждут мая, когда над просохшими полями засияет солнце, заискрится свежая трава, запоют птицы. А мальчишки торопятся к заводи. Стоят у широкой полосы камышей, до половины залитых талой водой, переглядываются: никто не решается шагнуть в зеленую накипь. Там, в зарослях, утиные гнезда, ради яиц и примчалась сюда ватага пацанов, но в воду-то лезть страшновато. Кто первый? И тут Валерий, ни слова не говоря, сбрасывает кирзовые свои сапожищи, штаны холщовые, рубашку в крупную зеленую клетку и, чуть перекосив рот, шагает в воду и, ни разу не оглянувшись, по грудь в ледяной воде, скрывается за стеной камыша. Смельчаков немного за ним найдется, разве Петр Волошин, еще один-другой...
Евдокия Михайловна не поощряла детей за их походы по утиным гнездам, но строго не наказывала: отец как-то ей объяснил, что они соблюдают меру, не грабят все подряд. В гнезде у чирков как правило десять-двенадцать яиц, мальчишки больше трех не брали, а до насиженных (они пушком прикрыты) и не дотрагивались — так их отец учил, а они другим внушили — и никто не озоровал.
Никогда мальчишки не разоряли гнезд ласточек, скворцов, синиц, мухоловок, чибисов — по неписаным законам запрещалось их трогать: корова доиться не будет, дом сгореть может... Но воробьишкам доставалось — зорили их гнездовья без пощады.
Тяжелую, часто безуспешную войну вели братья с коршунами. Мать поручит им следить за цыплятами — они смотрят, следят, но чуть отвлечешься — коршун хвать цыпленка, и был таков. А от матери нахлобучка.
Найти гнездо коршуна — честь среди пацанов особая, но надо часами выслеживать, чтобы приметить, куда же он с добычей садится. Валерию лучше других удавалась схватка с хищником. Мог полдня просидеть, все мальчишки уйдут — надоело, и ему тошно, но свое высидит. К вечеру приносит три рябоватых яйца — победил, выследил. Не появятся в природе три хищника, останутся в хозяйствах десятки цыплят...
Это сегодня коршуны занесены в «Красную книгу», а в те далекие времена их было много, врагов домашнего хозяйства.
Так в трудах и мальчишечьих заботах рос Валерий. Рядом отец, братья и сестры, школьные друзья...
Десятый класс. Мальчишки и девчонки взрослели, говорили о своих путях-дорогах, только Ухабов молчал. Он не знал, куда идти. То ли в пединститут, чтобы продолжить дело отца и матери, то ли по стопам старшего брата - инженера. Но вызревала давно зародившаяся мысль — идти в военное училище. И вот однажды на вопрос матери ответил твердо:
— Решил. Еду в Алма-Ату, в пограничное училище, в военкомате уже знают.
— Уезжаешь, улетаешь от семьи, - забеспокоилась мать. — Как без тебя-то? Малышню поднимать надо.
- Не трогай, - заявил отец, - дело парень говорит. Если решил, не отговаривай. В жизни каждому свой путь предначертан.
Шагать ОСТАЛОСЬНЯМ немного...
Службу в пограничных войсках Валерий Ухабов начал в Алма-Атинском пограничном военном училище имени Ф.Э. Дзержинского в 1956 году. Учился во 2-м дивизионе, где командиром был майор И.К. Шляхтин, замполитом - майор М.И. Клишин, во взводе капитана В.К. Гапоненко (его сменил старший лейтенант В.И. Максуров), во 2-м отделении сержанта Ю. Цветкова. Выпустился через три года лейтенантом пограничных войск.
Немало среди выпускников училища Героев Советского Союза. Один из первых этого высокого звания удостоен в 1938 году лейтенант А.Е.Махалин, одним из последних — в 1983-м — подполковник В.И.Ухабов...
День обещал быть жарким, радостным. В бездонном небе ласково светило солнце. В голубоватом мареве искрились заснеженные вершины гор, за стеной пирамидальных тополей, укрытых зеленью садов, опоясанный хрустальными потоками горных речек, лежал незнакомый город.
Пройдет время, и Валерий полюбит Алма-Ату, город его командирской юности. А пока... на автобусе-башмачке (ходили в те времена в Алма-Ате по проспекту Ленина открытые автобусы, которые и прозвали «башмачками») он с попутчиками Владимиром Бальевым и Александром Барышниковым прибыл в училище. Доложили на проходной — их провели в казарму, определили в группу, которой командовал ташкентский суворовец Анатолий Науменко.
Все чин по чину — обед, ужин, отбой — отдых до утра. На другой день медицинская комиссия, Валерий прошел ее без проблем.
Здоровья он был отменного. И через двадцать лет службы в боях с моджахедами в высокогорье он шел впереди своих двадцатилетних бойцов.
Следующее испытание — собеседование. Допрашивали с пристрастием: откуда, зачем, что привело в училище? Командира дивизиона майора Жуковского и курсового офицера капитана Гапоненко интересовало многое: занимался ли спортом, какие книги читал, употреблял ли спиртное, дружишь лир девушками? И... и... и...
Ухабов спиртного практически не употреблял, девушки у него не было. Спортом занимался с раннего детства...
И только после собеседования друзья (среди них и автор этого повествования) были зачислены абитуриентами в училище. Впереди карантин — хозработы и экзамены: по русскому языку (диктант), математике, географии...
Много времени занимали хозяйственные работы. Валерий в компании с Алексеем Ереминым, Виктором Фокиным, Александром Барышниковым и другими пилил для бани дрова. Все старались: им подсказали, что трудолюбие при вынесении решения о зачислении в училище зачтется.
Для Валерия Ухабова экзамены не представляли особой сложности. Он и школу закончил хорошо — в аттестате нет ни одной тройки, и к поступлению в училище готовился серьезно. И сдавал бодро — «отлично», «отлично»... Дисциплины безупречной: сказали — сделал. Но и паинькой не казался: умел хмурить брови, умел сердиться — мог остро отбрить обидчика.
Народ-то и среди абитуриентов разный: и дерзкий, и плохо воспитанный, и послуживший, и потертый послевоенной жизнью. И немало было таких, которые случайными ветрами прибились к пограничному берегу. Одних отчислили до поступления в училище, других в ходе учебы, а некоторые выпускники-лейтенанты убежали с застав...
Позади экзамены, через два-три дня объявят приказ о зачислении, обмундируют...
Тогда мы (автор очерка и Валерий) отпросимся у помкомвзвода в «фотографию» (она в ста метрах от тыловых ворот училища), чтобы немедля выслать фото домой: вот мы какие! А были мы немножко смешными, курсанты Беляев и Ухабов: фуражки вот-вот спрыгнут со стриженых голов, уши торчат, а глаза... Вот такие онемевшие перед камерой салаги.
Но пока мы с замиранием сердца ждем, когда нас оденут-обуют.
Незабываемый день. Первое построение взвода: зеленые фуражки, напряженные, но радостные лица - не знали мы, что лейтенантские погоны в поте лица придется добывать. Вдоль строя идет курсовой офицер капитан Валентин Константинович Гапоненко. Смотрит почти равнодушно, но жестко, взгляд буравит, а иногда замирает, будто спрашивает: а вы, товарищ курсант, способны учиться на «хорошо» и «отлично»? Других оценок он не признавал.
Идет — и вдруг останавливается на левом фланге напротив курсантов Ухабова и Беляева. Смотрит — с головы до ног, недовольно, долго. Обращается к помощнику командира взвода Анатолию Науменко:
— Каким образом эти курсанты оказались в нашем взводе?
Старший сержант Науменко пожал плечами, взглянул на курсантов: за что на них гнев?
— Отчислим... Переведем в собачий дивизион.
В училище был дивизион специалистов служебных собак. Учились они не три, а два года и распределялись не в погранвойска, а во внутренние. И реакция курсантов последовала немедленно. Ухабов почти дерзко ответил:
— Никак нет, товарищ капитан. Я буду учиться у вас — я в пограничники поступал. И экзамены я сдал на «отлично».
— Так точно! — вставил Беляев, — и я в пограничники.
Курсовому, по всей видимости, понравилась горячность новоиспеченных курсантов.
— Оставляю вас до декабря. С испытательным сроком. Не выдержите, переведу...
Его смутило то, что оба и ростом поменьше других, и в плечах поуже. Офицеру показалось — слабаки парни, а слабаков он терпеть не мог.
Эпизод вроде бы крошечный и не заслуживает внимания, но он всем однокашникам запомнился на всю жизнь. И сегодня при встречах с улыбкой спрашивают: а ты помнишь, как вас с Валерой едва не прогнал Валентин Константинович из пограничников? Но не прогнал же...
1 сентября 1956 года курсанты 2-го взвода вместе с другими первокурсниками впервые пришли в аудитории Алма-Атинского пограничного училища. Выступил начальник училища полковник Баранов, его заместители полковники Румянцев и Дремин, первокурсникам представили преподавателей: офицеров Латыпова, Остапенко, Тарасова, Назарова, Головачева, Финкеля, Марьету. Курсанты — зелень весенняя — смотрят на маститых, отдавших многие годы службе офицеров с неподдельным интересом.
Из 2-го взвода впоследствии два выпускника, Анатолий Борисов и Георгий Куц, стали генерал-майорами, заместителями начальников войск округов. Шестеро - полковниками: В.Бальев, В.Беляев, А.Науменко, А.Шабалин, А.Кадышев, Т.Ходжаев. И один, Ухабов Валерий — Героем Советского Союза.
Но сколько еще воды утечет до этого в Алмаатинке, что бушевала, гремела камнями почти через дорогу от училища.
На другой день мы уже распевали: «Шагать осталось нам немного...» Трижды в день - утром, перед обедом и вечером - бежали на конюшню: выводили закрепленных за каждым лошадей на водопой к колодцам, кормили, чистили...
По существу, наш выпуск - последний кавалерийский во всех училищах страны. Но и мы - кавалеристы «усеченные» - без рубки лозы, но с шашками и с шпорами первый курс все таки проходили. Кавалерийская подготовка - основательная, и сегодня непроизвольно вздрогнешь, когда вспомнишь зычный голос курсового офицера: «Учебной рысью... Ма-а-рш! Брось стремя».
Пять-десять минут выдержать еще можно, но дальше — скрежет зубов: тяжело без стремени держаться в седле. Для некоторых курсантов (особенно высоких и грузноватых) кавалерийская подготовка — мука, но не для Ухабова. Он ловкий наездник, прирожденный кавалерист, и в Зеландию свою влюблен, как в девку распрекрасную. И холил ее — без кусочка сахара, ломтика хлеба на уборку не приходил, старался овса чуть выше нормы в кормушку высыпать. А станок в конюшне у него один из лучших во взводе — трамбовал не за страх перед курсовым, а на совесть. И лошадь его не подводила — ни одного заноса перед препятствиями за три года. На Зеландии он выполнил норму второго спортивного разряда.
Но на третьем курсе он поссорился с лошадью. На летних квартирах — в лагере, на конюшне, не знаю, что послужило раздражителем, но Зеландия укусила курсанта в плечо. И сильно — до крови, до солидного синяка. Помоему, он показал ей кусочек хлеба, за что Зеландия встала на дыбы, а хлеб не дал. Ее, видимо, обидела неблагодарность хозяина... И в итоге — из друзей превратились в недругов. Ухабов перестал ее холить, угощать сахаром, хлебом с солью... Помирились они только перед госэкзаменами.
Валерий Ухабов в увольнения не рвался. И мы с ним часто до отбоя засиживались в ленинской комнате — я перелистывал газеты, он корпел над шахматными задачами.
Однажды я предложил ему сходить на молодежный вечер в педагогический институт (мне поручили распространить пригласительные билеты). Он согласился — мы отгладились, до холодного блеска отдраили свои яловые сапожищи — и на бал. Музыка, прекрасные девичьи лица. Не прошло и пяти минут, как Валерий кивнул: я пошел... Сжавшись в пружинку, наклонив, как бычок, голову, он пошел к группе девушек. Одну из них пригласил на танец — и не отходил от нее весь вечер. Выбрал минутку, подошел ко мне, сообщил:
- Ты извини, Виталь, но я влюбился. Я еще потанцую...
А время выходит — еще пять минут, и нам надо выдвигаться в сторону училища.
— Опоздаю — простят. Но не могу я... ее оставить.
— Можешь, — ответил я — секретарь комсомольской организации взвода. — А я не могу допустить, чтобы мой товарищ опоздал из увольнения. Позор на весь взвод. Возьми адрес, договорись о встрече. Объясни...
— Логично...
И отошел к девушке, но через пять минут вернулся:
— Идем. Но с одним условием — до училища мы выдвигаемся в пешем строю. Бегом-шагом...
Нелепый, глупый, дурацкий каприз. До училищных ворот не меньше десяти километров. Но выхода не было, и я согласился. Мы бы явно опоздали, хотя на шаг почти и не переходили, если бы за Головным арыком, перед затяжным подъемом, нас не подобрал возвращавшийся из увольнения на такси мой земляк — сибиряк курсант Петр Цыкалов. Ухабов согласился подъехать.
Через неделю он мне сообщил:
— А ты знаешь, я не пошел сегодня в увольнение. Меня ждет девушка, но я не иду. Не спрашивай, я не смогу тебе ответить, почему.
И не пошел...
Он влюбился только через десять лет: встретил свою Сашеньку (Александру Сергеевну) и сразу женился.
Курсовой офицер дал срок курсантам Ухабову и Беляеву до декабря: выдержат нагрузку — продолжат учебу во взводе. Все точки над «и» были расставлены еще раньше, но окончательно свой авторитет курсант Ухабов подтвердил именно в декабре. Наш курсантский взвод совершил первый пятидесятикилометровый лыжный переход из училища в полевой учебный центр, где предстояло выполнить ночное упражнение боевых стрельб в составе подразделения. Ночлег в ПУЦе, а наутро — в обратный путь.
Лыжный переход, стрельбы шли в зачет соревнования между взводами в честь очередной годовщины ВЧК-КГБ, и каждый курсант стремился не подкачать. В голову взвода и в хвост курсовой офицер поставил лыжников: Афоненко, Беляева, Кадышева, Ухабова, Борисова.
Ухабов шел с настроением -скольжение вполне приличное, погода — небольшой минус и приятный снежок. Но многим было не так весело — у нас во взводе едва не половина курсантов из южных районов — из Ташкента (суворовцы), Ашхабада, Чарджоу. И к первому привалу Ухабов нес на себе три карабина, шесть подсумков, а помкомвзвода порекомендовал ему взять РПД у курсанта Константинова (но тот не отдал).
— Стой... Привал...
Отдых десять минут — безмерная радость для многих. Двигаться не было сил — и курсанты, опершись на лыжные палки, остановились там, где их застала команда. Но через минуту, отдышавшись, валились в снег, закуривали лежа (курящих во взводе всего несколько человек), отвинчивали крышки фляг с холоднющим чаем.
— Раздать сухари!
Для всех это было неожиданностью — знали, что кухня, а значит, и обеденный перерыв, через час хода. Но оказалось, что и термос с горячим чаем подвезли, и сухари, и сахар.
Он умел, наш командир взвода, предусмотреть все мелочи, но и отдачи требовал жестко и бескомпромиссно. Во взводе должно быть все лучшее — и учеба, и кроссовая подготовка, и оборудование класса, и конюшня, и выводка лошадей, и дисциплина, и порядок. Карал жестко: «Кто не будет хорошо учиться, кто будет нарушать дисциплину, — сгною на конюшне!» И кандидаты на долгую дружбу с конюшней в первом полугодии нашлись. Три-пять-шесть нарядов вне очереди — и явное отставание по учебе. Рапорт о неспособности овладевать учебной программой — и лети за ворота училища.
- Ухабов, к курсовому офицеру, - послышался голос помкомвзвода.
— Немедленно...
Офицер разговаривал с курсантом Борисовым. Сухо, немногословно поставил задачу им двоим: обойти взвод на час-полтора, и к прибытию подразделения в ПУЦ должны быть готовы и помещения для отдыха, и огневой рубеж.
Главное в этом решении — до подхода других взводов создать условия своему подразделению для меткой стрельбы.
- Сможете, Ухабов? Лыжники у нас есть, но мне важно вас проверить.
— Выполню, товарищ капитан. Курсовой уже знал: если Ухабов сказал, то будет стараться изо всех сил. Настырности ему не занимать. Курсовой взглянул на часы, потом пристально, изучающе на Ухабова: перед ним — невысокий, плотненький, смугловатый курсант. Устал, но в глазах прячется ярость: такому чем труднее, тем он лучше себя чувствует.
- Выходите немедленно. Взвод на большом привале — еще тридцать минут отдыха.
И пошли.
— Держись, Валерка, - пробурчал Борисов - барнаулец, парень крепкий, сильный. — Идем галопом, хоть ты и малой, но на себе не понесу.
Через полтора часа, когда до лагеря оставалось километров восемь-десять, Ухабов отстал. В таком темпе он идти не мог: дрожали ноги, сбива-
лось дыхание, озноб охватил все тело. Борисова можно догнать, если идти не вдоль дороги, а прямиком — по насту, припорошенному мягким снежком. Скольжение — будто по льду на «норвегах»...
«Не уйдет! Догоню!», — подумал Ухабов и ударил палками по снежному насту. Догнал, и Борисов, улыбнувшись запекшимися губами, сказал:
- С тобой, Ухабыч-хоттабыч, можно идти в разведку.
А все остальное — дело нехитрое: огневой рубеж они подготовили вполне прилично, и взвод отстрелял лучше других.
На втором курсе по весне мы отправились на войсковую стажировку. Наша учебная группа стажировалась в Керкинском погранотряде. Курсанты Беляев и Ухабов попали на одну заставу в Шарам-Кую - знаменитую на все войска комендатуру. Места неповторимые - пустыня, барханы, полузаросшие синеватой колючкой; узколистые, царапающие неизвестные нам цветы; скукоженная, надломленная трава. Дозорная тропа между горами крупного, золотистого каракумского песка. И вышки на правом и левом фланге, и объемная дождевая яма... И песок, песок...
Застава постройки начала тридцатых — посеревшая, прибитая, неуютная, с глубоким соленым колодцем посреди двора, с покосившейся конюшней, с неухоженными конями. С убогой наглядной агитацией, с плохонькой библиотечкой, со стареньким батарейным приемником. С привозной водой, сухой картошкой, но с вкуснющим собственной выпечки хлебом. С керосиновыми лампами...
Будто нарочно нас определили на заброшенную в глухие пески заставу, чтобы мы испугались и службы, и пограничной жизни. Но мы не испугались, а поняли, что многое зависит от усилий и желаний офицеров. Солдаты-то не унывают, не жалуются на трудную службу — под гитару поют песни, пишут письма, читают книги, старательно несут службу. И ждут дембеля. Ухабова назначили командиром первого отделения, меня — второго. И началась работа с людьми. Но самое поучительное в этой стажировке - мы отказались от выделенного нам уголка в хозяйственной комнате и решили спать в казарме. Мы, не служившие до того в армии, прониклись духом казармы: и отборный матерок, и вспыхивающие внезапно, как луч следового фонаря в ночи, ссоры между солдатами, и неумная перебранка между сержантом и солдатом последнего года службы, и фривольный пересказ похождений деревенских парниш. И добротные, серьезные разговоры о жизни. Мы уловили дух казармы - и это помогло и мне, и Ухабову в офицерской службе на заставах.
По иронии судьбы через много лет майор Валерий Ухабов был назначен заместителем коменданта Шарам-Куюнской комендатуры. И как-то, прибыв в Ашхабад в управление округа за очередным назначением, он заскочил ко мне на огонек (я служил в окружной газете «Дзержинец»). С порога квартиры заявил:
— Ты знаешь, старик, а я только с заставы, где мы с тобой пограничную службу начинали...
Получился вечер воспоминаний. Вспоминали однокашников, своих первых командиров, преподавателей - мудрых наставников полковников Соколова, Жуковского, Финкеля, Тарасова, Гарбуза, Вихрова...
Смеялись от души, вспоминая о первом посещении театра, о том, как чихала и морщилась публика, когда в зал завалился дивизион курсантов — сильный, стойкий запах конюшни крепко вцепился в шерстяные гимнастерки. И только бывшие кавалеристы вдруг привстали со своих кресел и бодро повели плечами, словно застоявшиеся кони, услышавшие звук боевой трубы. Но до того вечера воспоминаний еще годы и годы...
Время шло — и мы становились воинами.
В начале третьего курса на смену волевому, жесткому, требовательному курсовому офицеру прибыл новый - старший лейтенант Валентин Максуров. Курсанты забеспокоились: сможет ли он, недавний начальник заставы из Туркмении, заменить достойно своего предшественника? Со старым курсовым было надежно — в обиду не даст, заставит, направит, поможет.
Максурова мы вскорости зауважали — он не требовал от нас успехов по всем направлениям, а аккуратно, но настойчиво давал те знания, которые очень скоро потребуются на границе. Особенно он «натаскивал» по войсковому хозяйству, по планированию охраны границы на участке заставы, но, пожалуй, полезнее всего были его рассказы о практической работе заместителя начальника заставы с личным составом.
Ухабов особенно внимательно слушал и даже записывал в блокнот рассказы курсового о том, что не следует делать лейтенанту. Об одном курьезе Ухабов часто вспоминал и не раз говорил мне при встречах, что точно, если бы не наставления курсового, вляпался бы в подобную историю.
А история такова. Два лейтенанта (кстати, выпускники нашего училища) решили проверить боеготовность
своего подразделения, когда начальник был в отпуске. Решили — сделали: взяли пулемет, зарядили ленту холостыми патронами, отошли от заставы метров на шестьдесят. Перед крыльцом натянули проволоку... И после грохота взрывпакетов открыли огонь холостыми. Команда дежурного: «К бою!». Солдаты выбегают из казармы, спотыкаются о проволоку, падают... Полное ощущение боя. Дежурный, видя все это, метнул боевую гранату в сторону пулемета. Пулемет вдребезги, а лейтенанты чудом живы остались. Их, конечно, уволили из войск. Ко всякому делу надо подходить разумно...
После второй стажировки в войсках, а наш взвод проходил ее в Бахарденском погранотряде, Валерий говорил, что ничего особо не изобретал, а следовал советам Максурова — и все у него получилось на «отлично».
После стажировки все мы почувствовали себя без пяти минут офицерами. В училищной мастерской шили мундиры — и фотографии в лейтенантской форме лежали у кадровиков.
После первомайского парада — переход в конном строю на летние квартиры. Прибыли — несколько дней занимались устройством палаточного городка, учебных классов, конюшни...
Начинался последний период нашего обучения в училище - подготовка к госэкзаменам. К экзаменам на офицерское звание. Пора напряженная и трудная: подъем - и полуторакилометровая пробежка (к вечеру обязательно трехкилометровый кросс), бегом на стрельбище - и огонь из автоматов. Настрелялись мы тогда досыта: из пистолета, из пулемета. После стрельбища — в классы. Зубрили уставы и наставления — и знали их практически наизусть.
Ухабов госэксзаменов не боялся: сам отлично стрелял из всех видов оружия, прекрасно владел конем, по третьему разряду работал на спортивных снарядах, быстрее всех во взводе преодолевал полосу препятствий.
Но полоса препятствий его чуть не подвела. Так об этом вспоминает однокашник Анатолий Кадышев:
«На старт нас вызвали вместе... Я доволен: за Валерием потянусь — и отличная оценка обеспечена. Приготовились. Вижу, Валерка скукожился, присел в окопе, схватился за живот. Застонал. Я и не понял, в чем дело. «Марш!» — и нас будто ветром вымело. Ни одной мысли — все отработано: затаил дыхание — бросил гранату — есть цель, и снова вперед. Ухабов идет на два корпуса впереди, но бежит как-то скованно. Последние метры — и как подстреленный падает в окоп, стонет...
Подбегает врач, осматривает его и кричит:
— У него острый приступ аппендицита!
Через неделю после операции Валерий вернулся в строй».
Экзамены сданы — и день казался вечностью: мы все ждали приказа о присвоении офицерского звания. Со дня на день разъедемся по домам, чтобы через месяц прибыть в свои округа. Назначения получены — большинство из наших выпускников отправлялись в Среднеазиатский округ (г. Сталинабад) и Туркменский (г. Ашхабад), несколько человек — в Закавказский.
И вдруг в ночь со 2 на 3 августа 1959 года команда: «Дивизион, в ружье!»
Что за глупые шутки? Мы сдали все — и оружие, и постельные принадлежности, даже спали уже, подстелив отрезы на офицерскую шинель. Но команда есть команда! Через несколько минут мы стояли в строю на асфальтовой дорожке у своей казармы.
«По машинам!» И через полчаса мы в самолете на Караганду. А там без лишних разговоров (еще в училище мы получили на каждое отделение по два автомата и пулемету) нас погрузили на «Татры» — и на Темиртау. Выяснилось, что взбунтовались палаточный городок, где проживало 16 тысяч строителей, и два лагеря заключенных (один на 8, другой на 12 тысяч). Дивизион двое суток патрулировал город, потом отбыли тем же маршрутом в Алма-Ату — с бунтовщиками разбиралась дивизия МВД.
В училище ждал приказ — мы лейтенанты. Председатель экзаменационной комиссии генерал-майор Ки-женцев пожелал нам, выпускникам, доброго пути.
СЛУЖБА - без происшествий...
Продолжение читать здесь
Источник: http://rudocs.exdat.com/docs/index-298478.html |
| Категория: Cтатьи | Добавил: Sergei (22.02.2013)
|
| Просмотров: 962
| Рейтинг: 0.0/0 |
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ] | |
 | |  |
|